Прикладываю карту к валидатору и занимаю место у окна, с удовольствием рассматривая улицы города. Я люблю осень, но другую. Когда листья красочным калейдоскопом греются в солнечных лучиках, когда воробьишки ловят последнее тепло и купаются в лужах, когда осенние цветы торопятся подарить свою красоту окружающим.

А бесконечные дожди и слякоть не люблю, потому что весь окружающим мир размазывается как плохое изображение за грязным и наспех протертым стеклом.

Чем ближе к центру, тем больше становится людей. Уступаю место старушке, а сама продвигаюсь к выходу. Мама идёт следом, крепко придерживая сумку.

Последнюю остановку еду, практически распластавшись по дверям, и буквально выпадаю, когда они распахиваются. Но грудную клетку больше не сдавливают и это настоящее счастье!

Последний рывок на то, чтобы перейти дорогу. Светофор долго не загорается зеленым сигналом, а когда загорается, одна из машин вдруг вылетает вперед и разворачивается под общий гул недовольства.

«Хорошо, никого не зацепил», — думаю, пока другие ругают незадачливого водителя. Впрочем, тому нет разницы явно, что о нём подумают. Автомобиль паркуется на той стороне дороги, куда идём мы, и замирает в паре метров от пешеходного перехода.

С интересом наблюдаю за ним, так как он мне кажется знакомым. Хотя откуда у меня могут быть знакомые черные автомобили?

Даже не так.

Дорогие черные автомобили не могут быть мне знакомы просто потому, что у меня нет круга общения с подобными людьми.

И с другими тоже нет, а мне бы хотелось идти сейчас не с мамой, а с подругой, весело обсуждая модель или цвет куртки.

— Мам, — поворачиваю голову, — можно выбирать не только серые и чёрные?

— А какие? Светлые быстро запачкаются, — молниеносно прилетает постоянная отговорка.

— Не знаю. Может быть, красная? Или розовая?

Рядом с нами перебегают проезжую часть девчонки в одежде такого цвета. Смотрятся нарядно и весело.

— Нет, Лиза, выделяться плохо. Я бы родителям этих вертихвосток…

Окончание фразы теряется в шуме, но мне оно не нужно. Я и так знаю: выделяться плохо, дружить плохо, верить нельзя и прочее-прочее из длинного списка запретов.

Глава 14

POV Захар Одинцов.

Смахиваю уведомления от входящих сообщений на экране айфона, чтобы не открывать и не отвечать. Успеваю зацепить только несколько слов в ссылках на статьи: отец не угомонится со Слуцким, считая взлёт конкурента итогом спектакля с дочерью.

И ведь умный же мужик! А ведётся… Задолбался объяснять, что далеко не все верят в сказки и следят за ними. Конечно, дело в комплексе мероприятий, направленных на улучшение качества и уровня жизни разных социальных групп.

Но и отца можно понять: его штаб ведёт работу в различных направлениях, бабла вливается немеряно, а Слуцкий как взял разгон, так и не останавливается. Но если команда отца взялась за масштабные проекты, то главный противник сделал хитрый ход, обрабатывая самых внушаемых. И если смотреть с этой стороны, помолвка с работягой отлично вписывается в концепцию, да.

Новое сообщение как продолжение моих размышлений: чтобы я не забывал, батя решил скинуть мне календарь, бл#дь. Ничего более красноречивого придумать было нельзя!

В раздражении сбросаю гаджет на столешницу и равнодушно наблюдаю, как точным броском сбиваю кружку с недопитым кофе и она, движимая силой инерции, доезжает до края, чтобы разлететься на осколки.

Брызги попадают на экран и… карандаш… Тот самый, который я зачем-то притащил домой и оставил в кухне.

Зачем мне этот огрызок, я не имею никакого понятия. Ну не собираюсь же я вернуть его Елизавете? Это выглядело бы глупо. Или?

Всё-таки глупо.

Отшвыриваю его уже прицельно, попадая идеально заточенным грифелем в светлую стену. С тихим звуком карандаш падает за диван, а я, удовлетворённый метким броском, потягиваюсь.

Сейчас бы Сабину и расслабиться, но не в этот раз. На утро запланирована важная встреча, по которой с минуты на минуту должны позвонить. Если уж взялся решать вопрос с несостоявшимся насильником, то надо довести до конца.

Ещё вечером были даны чёткие указания руководству вуза, но у этого борова нашлись знакомые, готовые вписаться за мужика. Значит, действовать придётся жёстче, чтобы Суворова не пострадала.

А мне уже дали понять: мужик настроен утопить девчонку, настаивая на её откровенном поведении и попытках соблазнения.

Для тех, кто не знаком с Лизой, версия покажется рабочей, но не для меня. Я видел испуганные глаза, ощущал дрожь, которая передавалась даже мне, наблюдал за слезинками, старательно скрываемыми от посторонних. От меня в том числе.

Милая девочка, сломавшая все представления о ней. И поселившаяся без спроса в мыслях, что особо мне не нравится.

Я не собираюсь привязываться к ней, но обещание готов выполнить: её не тронут и не заденут.

Не дождавшись обратной связи, набираю знакомый номер и выслушиваю отчёт одного из парней службы собственной безопасности, которого я вызвал. И ответ мне не очень нравится.

— Выезжаю, — бросаю в динамик, и накидываю толстовку, решив сегодня обойтись без официальных костюмов.

Вообще я люблю деловой стиль в одежде, он дисциплинирует, но иногда хочется отпустить себя даже в такой малости.

На улице противная морось, которая сразу делает ткань толстовки тяжелой и неприятной.

Сам виноват: поленился накануне загнать тачку на подземный паркинг, бросив на улице. Теперь пожинаю плоды, обходя лужи, тщательно заметенные и от это выглядящие размазанными по дорожкам кляксами.

Осень я ненавижу и предпочитаю проводить это время года на островах. Если бы не выборы, уже недели две бы грелся на пляже, работая удалённо под шум прибоя.

Отряхиваю с волос капли и с удовольствием откидываюсь в кресле, включив обогрев сиденья. Позволяю себе минуту релакса под ненавязчивую музыку, но быстро переключаю на более привычный электронный рок. Под «Stop Speaking» выезжаю с закрытой территории комплекса

Маршрут выстраиваю на ближайшем светофоре, но, подпевая, пропускаю поворот и вынужденно еду через центр, собирая пробки.

В одной из них стою довольно долго. От нечего делать листаю почту и натыкаюсь на дополнение к отчёту, которое пропустил. Отец почему-то не распечатал мне эти листы. Видимо посчитал, что они не имеют отношения к Суворовой, а зря…

Чем дольше читаю, тем больше начинаю понимать зашуганность девчонки. Меня удивил, безусловно, её внешний вид, но я не заострил внимания. А следовало бы, конечно.

На следующем перекрёстке, замерев перед линией stop, вбиваю поисковый запрос: секта «Древо счастья»*.

Каждое «богослужение» начинается с «прославления» Христа, которое осуществляется посредством многократного повторения какой-либо одной несложной фразы типа «я славлю тебя, Христос» под оглушительный аккомпанемент ритмической музыки.

Адепты секты находятся в информационном вакууме, так как телевидение, радио и пресса якобы несут бесовской заряд. Многие из них оставляют своих родителей, потому что формируется установка на то, что не принявший учение секты родитель — также орудие в руках дьявола.

Адепты регулярно отчисляют на содержание местной общины и ее руководства половину доходов. Кроме того, предусмотрены другие многочисленные «текущие» сборы, призванные в значительной мере облегчить для рядовых членов секты бремя распоряжения собственными деньгами.

От текста, высветившегося на экране, становится не по себе. Я слышал, безусловно, о различных попытках махинаций, но под эгидой божественного служения… не встречал.

Чтобы переключиться и обдумать информацию, опускаю стекло и поворачиваю голову. В первую секунду грешу на игру подсознания, но нет: на переходе в первых рядах стоит Лиза, держа под руку какую-то женщину. Присмотревшись, узнаю и её — Елену Радоевну Суворову — маму Елизаветы, учительницу продвинутого лицея и… как их там назвали?.. адептку секты «Древо счастья».