А ведь сейчас, прокручивая ответы сокурсниц, я вспоминаю: они действительно говорили о нём. Но я слышала ровно то, что хотела слышать.

— Назовите факторы народного воспитания, которые вы выделили в ходе своего исследования.

Валентин Григорьевич ждёт моего ответа, а я молчу, будто язык проглотила. Знаю, что надо открыть рот и назвать игру, природу, слово, труд, общение, ситуативные выборы, традиции… Но из меня не вылетает ни звука, потому что тяжёлый взгляд буквально парализует.

По позвоночнику стекает капля пота от безотчётного страха. Это бред, что Герасименко становится на шаг ближе?

Я отодвигаюсь до тех пор, пока не врезаюсь ногами в стол. Смотрю на носы ботинок и, кашлянув, озвучиваю факторы.

За моим ответом следует новый вопрос. И ещё. И ещё. Пересказываю весь реферат, подгоняя время. Мне… неуютно.

Неуютно от того, что не разрешили присесть, заставив отвечать стоя.

Неуютно от закрытой двери и тишины.

Неуютно от странной и тяжёлой ауры человека, сыпящего вопросами и хмурящего брови.

Неуютно от неприятного запаха пота, когда он подходит ближе, показывая мне предложения, выветрившиеся из памяти.

Наконец-то последняя страничка и последний вопрос. Реферат небрежно бросается на преподавательский стол, а Герасименко, помолчав, тянет:

— Плохо, Елизавета! Вы совершенно не готовы…

Глава 09

POV Захар Одинцов.

Ненавижу, когда планы идут по одному месту, но ничего не могу с этим сделать.

Мои попытка сорваться в университет, чтобы пересечься с девушкой, пресекается звонком матери. Несусь к ней, попутно вызванивая семейного врача.

В дом родителей приезжаю практически одновременно с отцом и бригадой частной скорой помощи.

— Ничего экстренного, переволновалась, — после тщательного осмотра резюмирует доктор, собирая в портфель разложенные принадлежности.

Его помощники складывают портативные аппараты, которыми проверяли сердце и что-то еще, во что я даже не вникал, всматриваясь в бледное родное лицо.

Мамины губы трогает слабая улыбка и я бесшумно выдыхаю, опускаясь в кресло, стоящее напротив её кровати.

Несколько часов развлекаю её разговорами, пока отец, закрывшись в кабинете, решает срочные вопросы. Затем меняемся с ним ролями: я спускаюсь на первый этаж, чтобы совершить неотложные звонки, а он следит за уснувшей женой.

Пересекаемся за столом в гостиной, где я располагаюсь с чашкой кофе. Закинув ноги на подлокотник дивана, лениво листаю новостную ленту, бездумно провожая взглядом прыгающие строчки.

— Есть успехи? — скинув ноги, отец грузно опускается рядом, перехватывая чашку и делая большой глоток. — Коньяка не хватает.

— Я за рулём, — напоминаю, хотя он и сам прекрасно знает.

— Не останешься?

Раздумываю дольше, чем того требует вопрос.

— Нет. У меня планы, — выделяю интонацией последнее слово, намекая, что планы у нас общие, но отдуваться должен я один.

— Хорошо, — делает ещё один глоток папа и все-таки тянется к графину, в котором плещется жидкость цвета чая.

Наливает щедрую порцию в остатки кофе и осушает одним махом.

— Задолбался сегодня, — хмурит брови. — Слуцкий горку во дворе дома распорядился поставить. Мол, его будущий зять там когда-то разбивал коленки и протирал штаны. Старушки от умиления льют слёзы, а местные мамаши в один голос кричат…

— Да видел я, — перебиваю. — По всем местным каналам крутят. Я твоим утром ещё скинул фронт работ. Остановку около дома Лизы бы оперативно заменить. Можно и комплекс детям подогнать, чтобы зрелищнее было. Щедрый губернатор заботится о своих избирателях, — с сарказмом цитирую слоган, который сегодня несколько раз слышал по радио.

Отец сарказма не понимает и довольно поддакивает.

— А это что?

Наклоняется и поднимает крафтовый пакет, брошенный мной в спешке. Вытаскивает желтые варежки и тонкий шарф, перевязанные лентой на несколько тонов темнее.

— Подарок.

— Я же просил…

— Подарок Суворовой, — дополняю, пока батя не завёл по новой. — Хотел сегодня заехать извиниться.

— С этим?

Брезгливо поджав губы, вещи возвращаются в упаковку и отбрасываются с пренебрежением.

— С этим, пап, с этим. Ну не букет же ей тащить, — хотя про цветы я думал тоже.

— Ювелирку бы прикупил. Молодые девчонки падки на камушки.

Новая порция элитного напитка переливается в чашку и выпивается уже неторопливыми глотками. Отец не злоупотребляет, но сегодня у всех реально нервы были на пределе. Я бы тоже выпил, если бы не решил твёрдо, что ночевать вернусь к себе.

Вспоминаю, как девчонка крепила упавшую купюру к стеклу, утром трепетно помогала старухе и качаю головой:

— Эта вряд ли.

Папа если и не согласен, не комментирует, за что я ему благодарен. Наше общение и так выходит натянутым, я всё ещё на взводе, хотя мамин приступ нас и сблизил.

— Поеду, — принимаю вертикальное положение и, подумав, протягиваю отцу ладонь.

Жмём руки и выходим вместе на улицу. Я прикуриваю, а батя закладывает руки в карманы и, перекатываясь с пятки на носок, смотрит на небо.

— Лев звонил. Собирается прилететь, — коротко оповещает, снова погружаясь в раздумья.

Киваю, мол, принял, и выпускаю дым кольцами, наблюдая, как они рассеиваются в воздухе. Этому трюку меня научил брас, с которым долгое время мы были очень дружны.

Будучи год младше, я дико завидовал ему, считая, что его любили за двенадцать месяцев дольше, чем меня. Родители посмеивались, а вечерами мама объясняла мне, в чём я не прав. Лёвка жил тогда с нами, летая к своей матери раз в год. Став старше, понял всю тупость претензий и обид, на которые брат не обращал внимания. Из нас двоих он оказался бо́льшим философом и циником, не способным на открытые чувства.

— До завтра, пап. Звони, если что, — машу в сторону окна родительской спальни.

Нас заверили, конечно, в отсутствии причин для паники, однако сковавший сердце страх полностью не отступает.

До квартиры добираюсь быстро и, приняв душ, падаю в кровать.

Просыпаюсь среди ночи от дискомфорта в районе поясницы. Не могу понять, в чём дело, пока не нахожу под простыней завернутые в лифак презики.

Без капли сожаления выношу свёрток в мусорную корзину и оформляю заказ на клининг, прикидывая удобное время. Пока не знаю, как начнёт срастаться с Суворовой, но на всякий случай нужно быть готовым ко всему. В том числе и к тому, чтобы привести девчонку сюда.

В моих планах нет пункта вступать в настоящие отношения, но предложение руки и сердца предполагает мою заинтересованность в ней, как в женщине. Значит, осечек быть не должно, а зная Алиеву, похожие сюрпризы могут встретиться где угодно.

Второй раз засыпаю под утро и ненавижу звук будильника, когда тот начинает настойчиво вибрировать, разрываясь от тяжёлой композиции Rammstein.

Вливаю в себя кофе, выкуриваю сигарету и сразу поджигаю вторую, чтобы проснуться. Виски ломит, но назначенная через час встреча не оставляет шанса остаться дома.

На вчерашний маневр времени не остаётся. Собрав несколько пробок, чудом не опаздываю. На ходу прошу секретаршу принести двойной американо и зарываюсь в бумаги, изучая отчёты по проблемным участкам.

Встреча проходит нервно, но продуктивно. Затягивается на несколько часов. Когда я расслабленно откидываюсь в кресле, закатав рукава пиджака, часы в углу экрана ноутбука показывают финиш моему недолгому отдыху.

Объезжая дворами загруженные улицы, у педа паркуюсь за пять минут до окончания пары.

Опустив стекло, курю, карауля центральные двери. Надеюсь, Суворова не имеет привычки ускользать домой чёрными ходами.

Через двадцать минут начинаю нервничать, не упустил ли, проверяя расписание её группы. Да нет, всё чётко.

Может, она ушла раньше, но интуиция подсказывает подождать дольше. Возможно, внутри здания.

Доверившись чутью, глушу тачку и вхожу в просторный холл, слишком тихий для окончания учебного дня.