Зову мать, хоть и знаю, что она ничем не поможет. Она не придёт хотя бы потому, что сама привезла меня сюда. С её согласия меня рассматривают и осматривают.

Мне так больно и так жутко, когда палец в перчатке проникает между ягодиц, что я сжимаюсь и делаю ещё хуже.

— Расслабься. Расслабься, если не хочешь, чтобы я порвал тебя прямо здесь.

Мужик рычит, а стоящий за его спиной Рудольф мерзко ухмыляется.

— Бабок не хватит. Смотри давай, там клиент ждёт.

Мне кажется, мои крики ему доставляют удовольствие. Он не только смотрит, но ещё и, протянув руку, хлопает меня… там…

— Волос-то сколько. Может, её побрить?

— Сами пусть разбираются. В порядке она.

Лысый стаскивает перчатки и бросает их прямо на пол.

— В порядке, спасибо зарядке. Одевайся и за мной. Больше предупреждать не буду, Лиза.

С каждой минутой его настроение улучшается, а мои надежды на чудо умирают.

Никто не станет беспокоиться. Никто даже не узнает.

Захар… Захар тоже вряд ли станет искать странную девушку, которую всего раз поцеловал. У него таких сотни и тысячи, я же понимаю.

Мне девятнадцать… И я никому не нужна…

Когда-то неозвученной мечтой было найти отца. Сказать «папа» и почувствовать от него поддержку. Нашла…

Да он и не терялся.

— Шевелись, бл#дь!

Увидев, что я еле-еле справляюсь с брюками, Рудольф заносит руку для удара, но останавливается сам всего в нескольких миллиметрах. От его кожи воняет табаком и чем-то ещё. Я непроизвольно вдыхаю и вдруг сгибаюсь пополам.

Весь мой страх и слёзы выходят со спазмами желудка. Режет и крутит, а рот продолжает извергать желчь.

— Сука!

Удар всё-таки прилетает и приходится по затылку.

— Когда ты вернёшься, я лично тебя… во все отверстия… и живьем закопаю!

Каждая новая угроза перемежается моими стонами. Внутри не хватает воздуха, я судорожно хватаю его ртом.

— Продолжай. Мне нравится.

Этот голос!

Его я узнаю, даже если потеряю память.

— Валентин Григорьевич, дорогой. Ты должен ждать в другой комнате. Сейчас мы здесь закончим и девочка твоя.

— Да я устал ждать, Рудик. Дай, думаю, посмотрю, как там моя птичка. А ей нехорошо. Плохо следишь, Рудольф, за товаром. Суммы-то немаленькие.

— Ты сам её перекупил. Мог взять попроще.

— Эээ, нет, Рудик. Не мог. Эта сучка мне должна. Много должна, Рудольф. Очень много.

Тот самый преподаватель из института — скалится, упираясь руками в дверные откосы.

— Сессию не закрыла? Суров ты, Валентин Григорьевич. Ну да ладно, не наше дело. Ты обожди, сейчас Лизонька умоется и будет готова к встрече с тобой.

Герасименко уходит также неслышно, как появился.

Мне к лицу прикладывают мокрое полотенце и грубо вытирают. Рывком заставляют встать и наматывают волосы на кулак. Кожа головы натягивается и мне начинает казаться, что она лопнет и оторвётся вместе с хвостом.

Ноги отказываются подчиняться, поэтому несколько раз я почти падаю. Ломаю ногти о стены и обдираю кожу на пальцах.

Когда показывается уже знакомый стул, беззвучно плачу. Слёз нет, но рыдания рвутся из грудной клетки.

Сажусь и сразу подбираюсь.

Герасименко при нашем появлении поднимает стакан и осушает его одним махом. Наливает ещё. Чокается с моим… Не моим!

С тем, кто назвался отцом, и опять вливает в себя коричневую жидкость.

Слежу за тем, как он кладёт свободную ладонь на ширинку и поправляет её. Начинаю терять сознание. Наконец-то. Не хочу просыпаться. Пусть темнота поглотит насовсем, потому что я… не переживу…

Слышу шелест одежды и приближающиеся шаги. Меня всё сильнее окутывает туман, сквозь который с трудом пробиваются слова: «У нас гости».

Глава 36

POV Захар Одинцов.

Рудольф Мамаев редкий гость в нашем городе. Его вотчина, если можно так сказать, за тысячи километров от Северной столицы. Но и отец, и я пересекались с Мамаем ранее.

Точнее, пересекался отец, собирая информацию. Давно хотел его прижать на своей территории, но…

Слуцкий связан с ним тесно. Очень тесно. И люди стоят за ними серьёзные. Там с наскока вопросы не решить, правда, и на рожон никто из них не лезет. Если у отца не вышло, у других может и получиться: торговля живым товаром существует до тех пор, пока это выгодно.

— Входи, Захар Вадимович, что за углом прячешься, как неродной?

Пока я в мыслях гонял инфу, известную про Рудольфа, тот успел сам выйти ко мне навстречу. Скрестив на груди руки, с ленцой прищурившись, стоит и смотрит за моим приближением.

Адреналин по венам херачит, заглушая инстинкт самосохранения. Все напутствия отца канули в Лету, а его обещание поддержки маячит размытым фоном где-то далеко за спиной.

Расправив плечи, чеканю шаги, не отводя глаз от лица Мамаева. Он усмехается, и эта усмешка не обещает ничего хорошего, но назад я не отступлю.

Ради чего лезу сейчас, не могу объяснить. В моменте, окутанный запахом Лизы. Он еле уловим, но ещё ощущается на моей одежде и не даёт забыть, какими сладкими могут быть её губы.

— Один? — вместо приветствия меня сканируют всё с тем же прищуром. — Или припрятал за забором папашиных помощников?

— Сам.

— Идиот?

— Возможно, — согласно киваю. — Пригласишь?

— Входи, коль пришёл.

Морщусь от показного радушия и этих словечек, резко играющих на контрасте с напряжённой обстановкой.

За хозяином прохожу по тёмному коридору и оказываюсь в комнате, которую уже видел сквозь стекло.

— Девчонку отпусти, — сразу перехожу к делу, просчитывая мысленно наши шансы уйти свободно.

В помещении несколько человек. Один из них становится для меня неприятным сюрпризом. Он тоже открыто пялится на меня, широко скалясь.

— Весело у тебя, Рудольф, — не отворачивая головы, бросает Мамаю. — Девочка моя. Сделка завершена, даже согласие родителей получено. Искать не будут, так что вали, парень. Пока жив, вали.

— Мамай? — вопросительно поднимаю брови.

Он только руками разводит, мол, всё правда.

— Поясни? — делаю шаг к Лизе, которая не только бледным пятном растеклась на своём стуле, но и, кажется, не дышит.

— Всё верно, Захар Вадимыч. Его девочка. И отец подтвердит, и мать, наверное, видал?

Мать видел, но… Отец⁈

Недоумение явно вырисовывается на моём лице, потому что мужик, прячущийся в тени, встаёт и подходит ближе к Суворовой, кладя руки ей на плечи.

— Моя дочь. Забавное совпадение.

Его я тоже знаю. По этой сволочи плачет электрический стул и расстрельная команда. Лично не видел, но у нужных людей материала много накопилось. Батин друг из прокуратуры недавно рассказывал, что они по крупицам собирают данные.

— И как же вас так всех занесло сюда, — бормочу себе под нос.

Если отцовские ребята ворвутся, могут положить каждого. С такими приказ стрелять на поражение выдаётся карт-бланшем.

— Ошибаешься. Девочка — моя. То, что вы решили её разыграть между собой, для меня ничего не значит. Я приехал за ней, и с ней уйду.

— Уверен, Захар? — ленивый прищур становится опасным, а парни по бокам заметно напрягаются.

Мой голос содержит неприкрытую агрессию, и я не собираюсь её прятать.

Во-первых, я уверен, что Мамай не захочет связываться с батей. Во-вторых, пока во мне просверливали дырки взглядами, я заметил движение во дворе. И это явно не любопытство мамаши Лизы.

— Я привык отвечать за свои слова. Отпусти девочку, Мамай. С этим, — сплёвываю в сторону бывшего препода Елизаветы, — сам разберёшься. Хотя… Могу и я.

Улыбаюсь и демонстративно закатываю рукава, разминая кулаки. Я помню каждый Лизин судорожный вздох и сейчас я за него готов убить.

— А я бы посмотрел, — стул с девчонкой рывком отодвигается к стене, освобождая место в центре зала.

Ответить не успеваю: звон разбитого стекла и крики, сливающиеся в один, отвлекают внимание. И практически сразу комната наполняется людьми.